Тайна старого Радуля - Страница 12

К оглавлению

12

Глава 4
О том, как неожиданно кончился суд

Георгий Николаевич любил читать вслух свои еще неопубликованные произведения, читал друзьям, знакомым. Подчас он мучительно не знал, хорошо ли написано. Сегодня ему казалось — выходит ну просто здорово, а назавтра он убеждался, что эти же самые главы, наоборот, никуда не годятся.

В такие дни сомнений друзья, верные, вдумчивые, и помогали. Прослушав рукопись, они строго, придирчиво и одновременно благожелательно говорили: это нравится, а это не нравится. Иногда он спорил с такими советчиками, иногда соглашался с ними и во всех случаях благодарил за внимание.

Он любил читать и в школах, но не в нарядном и многолюдном актовом зале, а просто в отдельных классах — в пятом, в шестом, в седьмом. После чтения ребята всегда готовы были сказать: «Как хорошо, как интересно!», но он таким похвалам не очень-то верил. Мнение ребят познавалось иначе. Вот если он читал, а в это время то с одной парты, то с другой доносилось шушуканье — значит, берегись, написал плохо, скучно. А бывало и такое: читал он, читал, а в классе тишина царила, слышно было, как тикали часы на руке у учительницы, а она на самой задней парте сидела…

И тогда поднимал Георгий Николаевич голову и видел, что мальчики и девочки вытягивались вперед, во все глаза глядели на него, застывали неподвижно… И говорил он самому себе: «Ну молодец! Радуйся, ликуй — выдержал экзамен!»

Однако не друзья и не школьники являлись его главными слушателями и советчиками. Первой, кому он читал только что созданные страницы, была его верная и любимая Настасья Петровна. Именно мнение жены он особенно ценил и всегда внимательно прислушивался к нему.

Вот почему так хотелось ему сегодня вечером ей почитать те две, никак ему не удававшиеся главы исторической повести, посвященные белокаменному строительству на Руси в двенадцатом столетии.

Но тут дело застопорилось. У Машуньки разболелся животик, Настасья Петровна никакими усилиями не могла ее уложить. Несносная девчонка то хныкала, то хохотала, то брыкалась. А Георгий Николаевич, сидя за столом в кухне, терпеливо ждал. Рукопись лежала перед ним.

В конце концов он встал и прошел в спальню.

— Детка, послушай, что я тебе расскажу.

Он подсел к ее кроватке, начал ей шептать:

— Детка, милая, ну, пожалуйста, закрой глазки, закрой глазки… Мне так нужно прочесть бабушке две главы из моей книги.

Машунька приподняла голову.

— О чем ты пишешь? — спросила она.

— Книга еще не скоро будет написана. Вырастешь — прочтешь, а сейчас закрой глазки и засни, засни.

И Машунька правда уснула.

Георгий Николаевич тихонько, чтобы ее не разбудить, встал и вышел на цыпочках в кухню.

— Готово, уснула. Давай приступим к делу, — очень довольный, сказал он Настасье Петровне.

Чтение началось поздно — только в девять вечера.

Июньские дни длинные. Солнце клонилось к закату, Георгий Николаевич читал, наверно, целый час. Настасья Петровна зажгла электричество. Стакан холодного чая перед ним почти опустел…



Он читал о прекрасном витязе, славном богатыре Алеше Поповиче, как позвал его к себе в Ростов совет держать князь Константин; стал Алеша прощаться с молодой женой, подвели отроки к нему коня, вскочил он в седло…

Читал Георгий Николаевич, читал… Настасья Петровна подлила ему еще чаю в стакан…

Читал Георгий Николаевич о том, как строили из белого камня в двенадцатом и тринадцатом столетиях. Чертежей тогда не знали, а главный зодчий-хитрец вырезал из податливой липовой колоды маленькую церковку или башенку и, держа ее в руках, смотрел, как возводили каменщики стены.

Откуда историки это знают? Да на некоторых иконах встречаются изображения святых, держащих такие игрушечные церковки.

Георгий Николаевич описывал, как древние строители поднимали на веревках с помощью деревянных блоков один за другим ровно отесанные спереди и с четырех боков плоские белые камни, как плотно прилаживали их один к другому, пропитывали швы известковым раствором.

А тем временем другие каменщики, сидя на земле на дубовых колодах, ударяли молотками по ручкам долотьев — тук-тук-тук, — сглаживали, отесывали они камни, и нездоровая пыль облачками поднималась над ними.

Тук-тук-тук… — словно колокольцами перезванивались камнесечцы, словно играли они на пастушьих свирелях или перебирали струны гуслей…

Тук-тук-тук… — оборванные и босые стучали они, лица их были бледно-серые, рты обвязаны тряпками, а воспаленные глаза их слезились. То один, то другой камнесечец выпрямлял согнутую спину, отнимал тряпку ото рта и кашлял, сплевывая кровью…

— «Тук-тук-тук…» — читал Георгий Николаевич.

Тук-тук-тук… — вдруг легонько застучало в наружную дверь.

Он вздрогнул, поднял голову, спросил:

— Кто там?

Дверь слегка скрипнула, отворилась. На пороге вырос Миша. Он был босиком, в грязных засученных шароварах и в майке, а в руках держал какую-то блестящую металлическую чашечку, формой своей напоминавшую серебряную чару, из которой древнерусские князья пили на пирах мед и зелено вино.

Вид у Миши был крайне растерянный и смущенный. В черных глазах его виделся страх, смешанный с болью и отчаянием, тонкая верхняя губа вытянулась вперед.

«Прервал на самом животрепещущем месте!» — сердито подумал Георгий Николаевич.

12