Тайна старого Радуля - Страница 24

Доска эта была предметом долголетней зависти соседа и деверя бабушки Дуни. Илья Михайлович предлагал старушке ее променять на овцу, на поросенка, на годовалую телку, предлагал любую вещь из своего хозяйства, но бабушка Дуня была непреклонна и неизменно отвечала:

— Не продается моя красота деревенская, не меняется.

Георгий Николаевич всегда приводил к старушке свои экскурсии, чему очень обижался Илья Михайлович: ведь он искренне считал свой дом самым красивым в селе — от верхнего конька и до белокаменного фундамента его хоромы были сплошь раскрашены, сплошь покрыты затейливой резьбой и правда походили на теремок из сказки.

Сейчас старик сидел на лавочке перед своим палисадником и грелся на солнышке; завидев экскурсию, он было радостно затряс бородой Ильи Муромца, но сердито отвернулся, когда увидел, что Георгий Николаевич подвел ребят к резному крыльцу бабушки Дуни.

— Смотрите, как мастер острой стамеской и долотом искусно вырезал на доске-подзоре всякие украшения, — объяснял Георгий Николаевич. — Видите, как он тщательно работал — не самих львов и русалок вырезал, а фон, на котором они сидят. Такая резьба называется «глубокой». Осторожно работал мастер. Одно неверное движение руки — и часть узора отколется, бери другую доску, начинай сызнова. А знаете, что было в 1812 году?

— Конечно, знаем. Нашествие французов под предводительством императора Наполеона Бонапарта, — с апломбом ответила Галя-начальница.

— И в том же году враги были изгнаны из России, — добавил Игорь.

Бабушка Дуня, давно выглядывавшая из окошка, не выдержала, показалась на крыльце. Черный кот вышел следом за ней и начал ластиться у ее ног. Старушка с виду казалась настоящей бабой-ягой: маленькая, сгорбленная, со сморщенным личиком цвета дубовой коры. Была она, однако, бабой-ягой доброй: ребятишек в чугунах в русской печке не варила, никаких красных девиц в чуланы не запирала. Глаза ее, черные и проворные, смотрели хитро, подозрительно, но одновременно и ласково.

— Что это вы на мою избу загляделись? — спросила она, шамкая своим беззубым ртом и улыбаясь.

— Любуемся, Евдокия Спиридоновна, любуемся, — говорил Георгий Николаевич.

— Какой красивый ваш дом! — запели девочки.

— Можно у вас попить? — попросил Игорь.

Бабушка Дуня вынесла на крыльцо ведро и старинный деревянный расписной ковшик в виде уточки с клювиком, с глазками, с перышками.

Ребята пили воду и восхищались резьбой на ковшике, выдолбленном из единого кленового чурбачка.

Но у бабушки Дуни достопримечательности были не только по наружным стенам ее прелестного дома, а и внутри него.

— Евдокия Спиридоновна, москвичи очень хотят посмотреть, что у вас за стенами бережется. Может, вы покажете? — попросил Георгий Николаевич.

— Да уж и не знаю, — заколебалась бабушка Дуня и оглядела ребячьи ноги.

Все поняли, моментально расшнуровали кеды и разулись.

Бабушка Дуня повела босоногую экскурсию через сени в свою кухоньку. Тесной толпой ребята заполонили помещение.

Кухонька была маленькая, закоптелая, иконы в углу теснились совсем черные, обвешанные пучками лекарственных трав. Гостеприимно и уютно пахло этими травами, смолой от бревенчатых стен и козьим молоком. На лавку вспрыгнул кот, еще чернее, чем иконы; в сказках такие коты обычно живут у ведьм и у колдуний.

Три четверти кухни занимали два громоздких сооружения — русская печка и ткацкий стан. Вся жизнь бабушки Дуни ютилась на пятачке между ними.

Кроме кухни, была еще парадная горница, как у всех жителей Радуля считавшаяся священной и неприкосновенной; туда разрешалось заходить лишь близким родным, и то по большим праздникам. Даже Георгий Николаевич в то недоступное место никогда не заглядывал. Сейчас дверь в горницу была плотно закрыта.

Хозяйка между тем села на табуретку перед ткацким станом и своими проворными, темными и костлявыми руками принялась за работу.

Именно стан, а не станок — так называют на Владимирщине это очень сложное изобретение древних времен. На деревянной с подпорками станине стояла рама с тесным строем натянутых нитей основы.

Раз! — и бабушка Дуня передвигала справа налево челнок, тянувший за собой длинную тесьму, сшитую из пестрых тряпок, разрезанных на ленты. Одновременно она нажимала ногой на планку-педаль, снизу выскакивала деревянная планка и прижимала отрезок тесьмы к готовому полотнищу.

Два! — и бабка передвигала челнок слева направо, нажимала ногой на другую педаль, и следующий отрезок тесьмы плотно прилегал к полотнищу.

Ребята с разинутыми ртами смотрели, как на невиданном сооружении рождается радульская красота — яркий полосатый половик.

— Евдокия Спиридоновна, может быть, вы расскажете, как раньше ткали? — попросил Георгий Николаевич.

Бабушка Дуня была не только самой старой, но и самой словоохотливой жительницей Радуля.

— В те поры про электричество-то мы и не слыхивали, — начала она с видимым удовольствием и немного нараспев. — Бывало, сидим мы, девки, за станами да не половики ткем, а полотна льняные, ниточка тоньше паутинки, а крепче проволоки. Сидим мы, а бабушка наша про старину сказывает, какие хороводы в ее молодые годы девки водили да какие песни пели; а то расскажет, как волки по радульской улице меж сугробов разгуливали да их, девок, пугали. Много чего наша бабушка знала, а ей ее бабушка передавала. Так и вились-перевивались сказки да поверья от бабок и дедов ко внучатам. Вот как цветная ленточка, из какой я половик тку, вьется, тянется, а не рвется…